Десантник. Дорога в Москву  - Олег Таругин

– Ирка, садись рядом с нами и держись покрепче, потом закончишь. Михалыч, тебя тоже касается, никуда планшет не денется. Мужики, подстрахуйте раненых, чтобы не свалились, сейчас трясти станет. И сами за что-нибудь ухватитесь, взлет обещает быть жестким. Попой чую.

Устало прикрыв глаза, десантник нащупал рукой ладошку Ирины, сжал ободряюще и негромко пробормотал легендарное гагаринское:

– Па-е-е-хали!

Ну, они и поехали. Точнее, покатились, постепенно набирая скорость и тяжело подпрыгивая на неровностях импровизированной взлетки.

Секунда, другая, третья…

Самолет разгонялся все быстрее; скрадываемые амортизаторами шасси толчки становились мельче, незаметнее. Моторы уже не выли, а ревели, из последних сил стремясь оторвать тяжелый самолет от земли. Стена деревьев за передним остеклением пилотской кабины стремительно приближалась, вырастая в размерах (этого Леха, понятно, видеть не мог, но отчего-то очень даже живо себе представлял).

Бледный как полотно особист сдавленно сопел, из последних сил сдерживаясь, чтобы не начать материться. Сдерживаясь, поскольку ругаться, находясь рядом с барышней, красному командиру, особенно сотруднику органов, никак нельзя. Барышня же в свою очередь молчала, до крови прикусив нижнюю губу. Ирине было до жути страшно и немного больно: Степанов, сам того не осознавая, все сильнее сжимал ее ладонь.

Транспортник снова подпрыгнул, резко задирая нос; восьмисоттридцатисильные двигатели взяли какую-то вовсе уж запредельную ноту. На несколько секунд навалилась тяжесть перегрузки, и десантник внезапно понял, что они оторвались от грунта. Вопрос только в том, надолго ли…

По дюралевому полу что-то металлически загрохотало, катясь в сторону хвоста, то ли оставленный без присмотра автомат, то ли какой-то незакрепленный элемент интерьера. Мысленному взору Лехи отчего-то представилось жестяное ведро, невесть каким ветром занесенное в пассажирско-транспортный отсек «Тетушки Ю». Обычное такое ведро из хозмага, литров на десять, оцинкованное, с писклявой проволочной ручкой, укрепленной в двух проушинах…

Подивиться очередному необъяснимому выверту сознания Алексей не успел: едва начавший набирать высоту Ю-52 судорожно дернулся, резко подскакивая вверх и тут же проседая на несколько метров. Сквозь забивший уши ватный рев моторов донесся короткий хруст; что-то прошелестело по внешней обшивке. Еще один рывок; самолет сильно качнуло с крыла на крыло – сперва на него навалилась Ирка, затем – Батищев. Рев двигателей, трехэтажный мат не сдержавшегося контрразведчика, вскрик кого-то из раненых и испуганный визг девушки.

«По ходу, лес мы все-таки немного подстригли. Пару секунд, – равнодушно отметил Степанов, которым внезапно овладело какое-то странное спокойствие, граничащее с апатией. – Сейчас или в набор высоты пойдем, или вниз посыплемся. Двадцать два, двадцать три, двадцать… пронесло, опять вверх поперли. Удержал Васька самолет, молодчага».

«Юнкерс» и на самом деле выровнялся, неспешно карабкаясь в безоблачное июльское небо. Моторы теперь гудели ровно, без былого истеричного надрыва. Мощный встречный поток причудливыми узорами размазывал по остеклению ближнего к крылу иллюминатора желтовато-бурые маслянистые потеки. Что это означает и насколько опасно, Алексей понятия не имел, догадываясь, впрочем, что в норме масло из двигателя на остекление брызгать не должно. Все, взлетели…

– Леш… – пискнула привалившаяся к десантнику Савушкина.

– Молчи, грусть, молчи, – пробормотал он в аккуратное ушко девушки. – Сам в шоке, что мы еще живы, если честно.

– Да я не о том! Ты руку-то мою уже отпусти, больно немножечко…

Угловатый трехмоторный самолет с крестами на фюзеляже и несущих плоскостях летел на восток в сопровождении юрких остроносых истребителей, на крыльях которых алели пятиконечные звезды. Ведущий шел впереди и выше, указывая дорогу, пара других пристроилась по бокам, готовая в любую секунду ринуться в бой, прикрывая неповоротливый «Юнкерс» с драгоценным грузом внутри. Впрочем, сейчас особой опасности уже не было – линия фронта давным-давно осталась позади.

– Леша…

Степанов лениво приоткрыл глаза, взглянув на подошедшего летуна.

Выглядел Борисов не очень, словно бы разом сбросив несколько килограммов. Или и на самом деле сбросив: когда-то давно, в будущем, знакомый пилот рассказывал, что после особо сложных маневров, например дозаправки в воздухе или посадки на палубу, летчики порой недосчитывают пары килограммов веса. А то, что сделал Васька, стоило как бы не нескольких дозаправок во время посадки на авианосец. Причем в условиях плохой видимости. Шутка, понятно, но тем не менее.

– Чего тебе, Вась? Ты б отдохнул, пока возможность имеется. Тебе еще садиться.

– Да приземлюсь я, куда денусь, – бесшабашно отмахнулся товарищ. – Мне теперь уже ничего не страшно.

– Даже так? – Десантник сделал вид, что искренне заинтересовался. На самом деле он, разумеется, уже знал все подробности взлета, записанного Бергом на нашлемную камеру, однако понимал, что товарищу необходимо выговориться, пережить произошедшее еще раз.

– Разве были проблемы? Вроде нормально все прошло, я и не заметил. Не, ну потрясло немного, конечно, местами прилично даже, но взлетели же?

Сержант тяжело опустился на свободное сиденье:

– Сидел бы ты в кабине, так не говорил! Когда я той сосне стойкой шасси всю верхушку снес, думал – все, амба, сейчас кувыркнусь. Еще и винтом по веткам прошелся. Честное слово, как машину удержал – до сих пор не понимаю!

– Так вот чего нас так подкинуло… – «задумчиво» пробормотал Алексей, с трудом сохраняя серьезное выражение лица. – А я-то думал, воздушная яма какая…

– Да какая на хрен воздушная яма! – возмутился летун. – Откуда ей на подобной высоте взяться?! Мелешь языком, в чем не разбираешься… – Борисов резко замолчал, с подозрением глядя на десантника. – Или это ты сейчас снова прикалываешься?

– Даже и в мыслях не имел, Вась. Ты большущий молодец! Я в тебе ни мгновения не сомневался.

– Честно?

– Ну, практически. Да и вообще, как будто у нас выбор имелся! Или взлетели бы – или нет. Первое, понятно, несколько предпочтительнее.

– Болтун, – надулся товарищ. – Ладно, пойду за штурвал. Не доверяю я этому ихнему автопилоту.

– Погоди, – расстегнув ремешок, Леха протянул летуну часы. – Держи, как обещал. Собственно, вот теперь ты их однозначно заслужил. Владей на добрую память!

– Не, Леха, не возьму я твой подарок, – тяжело вздохнул Борисов. – Батины же, как можно? Он с ними всю войну прошел, помнишь, ты рассказывал? В этом, как его? Название забыл.

– Афганистане, – подсказал Степанов. – Не выдумывай, пожалуйста, я ж от чистого сердца. Да и батя мой жив, слава богу, другие подарит. Или сам куплю, когда обратно вернусь. И вообще, ему будет приятно, коль его часы до самого Берлина доберутся. Так что владей. Или знаешь, что? Когда станешь на Рейхстаге свой победный автограф оставлять, можешь и от его имени написать, мол «майор ВДВ Степанов Михаил Иванович руинами Рейхстага удовлетворен»[31]. Батя точно оценит.